Перейти к содержимому

ВАЛЕНТИНА ГРИЦЕНКО — Человек с обостренным чувством справедливости

https://www.facebook.com/spravedlivost.hro.kg/videos/2575192585832978/

Трудоголик по специальности инженер-электромеханик мечтала построить коммунизм, но позже, как человек с обостренным чувством справедливости стала правозащитником.

История жизни и история успеха превратили этого человека в известную личность. Ее путь в правозащитную сферу начинался в начале девяностых прошлого столетия и продолжался даже тогда, когда это было опасно для нее самой, родных и близких, для тех, кто боролся вместе за права человека во время кровавых ошских событий.

Отец и мать были из сословий зажиточных семей, владеющих крупным хозяйством. Посему отец был раскулачен и сослан в Сибирь «валить лес», а потом получил ссылку в Центральную Азию. Ему пришлось оставить в России свою первую семью. Прошел войну, где получил серьезное ранение. Осколки, оставшиеся в его ноге, доставляли боль и неудобства всю жизнь.

Мама – немка по национальности. Из-за того, что пришлось поднимать на ноги своих младших братьев и сестер, она вышла замуж только лет в 40…

«До 12 лет я жила в атмосфере абсолютной любви и уважения. Единственный ребенок у пожилых родителей, я родилась, когда маме было 41, а папе 47. Сельский быт, двор, огород, живность, а к корове меня ни разу не подпустили, да и в огороде я мелькала лишь для того, чтобы поесть вдоволь малины. Помню, папа часто любил повторять «белая рубашонка мелькает в малиннике, значит, Валя встала, пора завтракать», то есть, по сути, без меня мои бедные родители не садились даже за стол…

Мамы не стало, когда мне было 12 лет и все изменилось. Резко и бесповоротно. После смерти мамы отец дважды женился. Я испытала на себе «воспитание» двух мачех.

Вряд ли мой отец был одержим устройством своей личной жизни. Какая, извините, физиология может быть у пожилого человека? Будучи простым плотником, он всегда мечтал, чтобы его дочь получила высшее образование. Он повторял мне: «дома нужна женщина, а тебе, Валя, не корову доить надо, а учиться».

Учеба мне давалась легко. Отсюда самоуверенность в поступках, словах, хулиганистый характер. В Казахстане очень большое внимание уделялось нацменьшинствам, а поскольку моя мама была немкой, «полукровкам», вроде меня, изучение иностранного языка включали со второго класса.

Да и по другим предметам была в группе преуспевающих учеников. Наш учитель математики Александр Яковлевич Кутузов, участник ВОВ, получивший контузию, болезненно воспринимал шалости учеников – мог просто подойти и ткнуть пальцем в глаз.
«Тараскина (девичья фамилия), ты со своей неусидчивостью в конно-балетное училище не поступишь», — кричал он мне, и давал задания повышенной сложности, когда я, выполнив быстро задачки, скучала и начинала шалить…

Окончив школу, я поехала поступать во Фрунзе, в политехнический институт по специальности «Инженер-электромеханик по автоматизации и комплексной механизации процессов в машиностроении». И поступила.
Это был новый факультет, прозванный «белой костью» вуза, с высоким проходным баллом, куда могли претендовать только выпускники с хорошим аттестатом. Страна шла по пути прогресса, обучая специалистов для работы на заводах с автоматизированной системой управления. Довольно сложная специальность для женского восприятия, но учеба давалась легко.

С будущим мужем учились в одной группе. Это не было любовью с первого взгляда. Он был старше меня, а на популярных в то время сельхоз работах внимание его привлекла задорная хохотушка. Потом, как он признавался, «долго пришлось выбирать жену» — одни друзья говорили, что, мол, от Тараскиной не будет никакого толку – все время хохочет. Другие, наоборот, были уверены, что «если воспитать, все-таки будет толк». Последнее мнение взяло вверх и наше знакомство состоялось.

«Взял» он меня своим чувством юмора. Снимали времянку в районе Шампанвинкомбината. Обычные радости – студенческие посиделки, песни, я – душа кампании. Ездили на Иссык-Куль к родителям мужа. Потом родились дети.

Мы с мужем никогда не задумывались и не боялись того, что не сможем «поднять» детей. Поколение у нас было такое, беззаботное что ли…

Более 10 лет проработала в родном заводе «Достук». А муж и того больше. Однажды пришел он домой с работы и говорит, что предлагают работу в филиале завода в Кара-Куле, если надумает ехать, то выдадут квартиру.

«Кара-Куль – это что?», — спросила я и, честно говоря, не хотела ехать. Мне нравилась моя времянка, хоть и печку топила и воду таскала. Но, приехали в городок энергетиков, действительно, нам выдали шикарную двухкомнатную квартиру. Иметь большую семью, было второй моей заветной мечтой, после, разумеется, главного желания – построить коммунизм.

Помню, муж часто, на полном серьезе, повторял: вот построим, Валька, коммунизм и заживем! Из 365 дней в году он 200 с лишним был в командировках, подавая заявки для получения и транспортировки оборудование для завода.

Как увидела, что вода горячая из-под крана льется, все, думаю, здесь и детей побольше рожать можно. Я трудилась в инженерно-техническом составе, когда уходить домой сразу по окончании рабочего дня считалось дурным тоном.

Тысячи и тысячи наивных людей со всего Союза, вслед за светлой мечтой приезжали в Кара-Куль (позже прозван городом энергетиков, расположен в Джалал-Абадской области). Комсомольские отряды построили Токтогульскую ГЭС, потом Курпсайскую, Таш-Кумырскую, начали строительство Верхне-Нарынского каскада…

Хорошо нам, энергетикам, сразу выделили благоустроенные квартиры, а гидростроители начинали с палаток, жили с семьями в домах барачного типа, без удобств, но все равно не хотели оттуда уезжать.
Вот и представьте себе отборных энтузиастов, населивших целый городок. Многие имели квартиры в Москве, Алма-Ате, но не хотели расставаться с Кара-Кулем, который, видимо, ассоциировался с нашей молодостью, светлыми планами, надеждами.

Я так и осталась доверчивой хохотушкой, а строгий вид — это просто фасад. Работая на заводе, получала 140 рублей оклада и ежеквартально – премиальные. Застраховала всех детей, наивно предполагая, что по достижению совершеннолетия у каждой из дочек будет на книжке по 2 000 рублей (курс доллара тогда – 60-70 копеек за 1 доллар). Ровно на половину этих денег можно было бы отучить ребенка, а за оставшиеся сыграть шикарную свадьбу.

Жила с этими мыслями, работала, откладывала, твердо уверовав в свою замечательную заботу о детях. Но все, как говорится, накрылось «медным тазом». Деньги на книжках «сгорели» (в связи с инфляцией в период краха СССР), планы, соответственно, рухнули.
Дети в это время выросли – старшая Юлия ухаживала за младшей Олесей, а потом вместе за Натальей. Видя, как «пашут» родители, у них сложился культ к труду, и я очень рада этому.

Считаю, что характерная наивность никуда не делась. Обдурить наше поколение – раз плюнуть. Верю, доверяю людям, несмотря на набитые шишки.

Сейчас мы с мужем уже 45 лет вместе – он с юмором по жизни, а я продолжаю поддерживать и ценить это его замечательное качество.

Начало девяностых. Развал Союза. На заводе зарплату не получали месяцами, а если даже и давали, то не деньгами, а выпущенной продукцией.

Семья большая, больного отца из Казахстана перевезла к себе. Поменяли квартиру в Кара-Куле на трехкомнатную в Джалал-Абаде. Тогда здесь начали образовываться первые группы активистов.
Общественная организация «Справедливость» была создана в 1994 году, а я узнала о ней только год спустя. В 95 – м кто-то посоветовал мне «идти с таким характером и тягой к справедливости в правозащитники».

Пошла. Взяли. Я еще тогда возмущалась – почему вы так неразумно подбираете кадры? На что покойный ныне Улеев Валерий Сергеевич – основатель «Справедливости» отвечал: «вижу по тебе, что готовый кадр – главное письма умеешь грамотно составлять». Так началась моя деятельность в правозащитной сфере – 4 года работала на общественных началах, не получая ни копейки.

Председателем совета на тот момент был Толобек, а когда он скончался в 1999-м году, избрали меня. Сам Улеев, всегда был на позиции координатора проектов. Мы начали защищать людей в судах, завоевывали доверие обращающихся к нам за помощью граждан. Потом уже народ к нам так и повалил.

Когда я в первый раз заявила о пытках, меня чуть не разорвали. Это было в 2000 году в Бишкеке. Выступая с докладом, я произнесла слово «пытки» и тут же на меня обрушился поток брани.
«Что вы несете? Вы в фашисткой Германии живете?», — кричали мне.

Потом мы представили факты по итогам проведенного мониторинга в 2001 году – 33% обследованных лиц заявили о пытках. Продолжали по крупицам собирать данные, организовывали мониторинги по всему региону в то время, как наши коллеги в Бишкеке работали над разработкой соответствующей законодательной базы.

Появление статьи «Пытка» в Уголовном кодексе стала результатом нашей совместной деятельности, другое дело – она пока не работает, как надо. Но мы, шаг за шагом, идем к тому, чтобы те, кто применяет пытки, не ушел от ответственности и понес наказание. Это время не за горами.

Я испытала ужас, когда избитого до полусмерти человека, приволокли ко мне в кабинет. В 2006 году Женишбека Халмаматова, истекающего кровью занесли ко мне в кабинет буквально на руках. Несчастный не держал ног. После того, как я в ужасе потребовала срочно вести его в больницу, выяснила, что мужчину били четыре милиционера и «повесили» на него ДТП со смертельным исходом. Избитый потом долго мочился кровью, не мог передвигаться. От его имени нами было направлено жалоба в Комитет ООН по правам человека (КПЧ).

Я восхищаюсь такими людьми, которые, несмотря на угрозы, не боятся и не отказываются от своих слов, что обвинения были предъявлены им на основе показаний, добытых путем пыток. Светлый образ правозащитника сегодня в Кыргызстане политизирован и искажен…

В отдельных государствах гражданское общество рассматривается как, извините, обслуживающий персонал. Поэтому создаются имитационные комиссии, коллегии, советы, целые общественные организации, если хотите, но они абсолютно ничего не могут сделать, потому что находятся под контролем властей.

Однако, если настоящие правозащитные силы стоят на страже закона и пытаются построить правовое государство, то все – они объявляются иностранными агентами, врагами народа и национал-предателями.

Государство, таким образом, сознательно сформирует образ правозащитников как диссидентов, которые борются с властью. Образ правозащитника политизирован и искажен. На самом же деле правозащитникам не важно, какие политические взгляды у человека, обратившегося к нему за помощью.

Сейчас люди на грани того, чтобы пожертвовать своими личными гражданскими правами во имя… безопасности страны. Им с экранов телевизоров говорят, что национальная безопасность под угрозой. А народ наш доверчив и бесхитростен. Сколько раз его обманывали, а он опять обманываться рад».

FacebookOdnoklassnikiVKTwitterGmailWhatsAppTelegram
FacebookOdnoklassnikiVKTwitterGmailWhatsAppTelegram