Директор Джалал-Абадской областной правозащитной организации «Справедливость» Валентина Гриценко ответила на несколько вопросов относительно негативно сложившегося образа правозащитника.
Почему о правозащитниках сложилось определенное негативное мнение в стране?
— На это оказывает влияние негативная пропаганда, которая идёт с экранов телевизоров и газет. Пропаганда, которая санкционирована властями. Называющие грантоедами НПО, при этом забывающие, что самым крупным грантоедом является само государство. Человек так устроен, что он раздражается, когда кто-то получает какие-то деньги. Любая группа, которая объединена общими интересами, может создать НПО и работать точно так же, как мы. Абсолютно не сложно зарегистрировать НПО в нашей стране. Но легче же кого-то обгадить, чем самим что-то делать. Увидеть полезный продукт, который происходит от деятельности НПО это уже сложнее, это уже надо какие-то аналитические способности иметь. Легче поверить «одурманиванию» властей.
А в чём выгода властей заниматься «одурманиванием», показывая правозащитников в плохом свете?
— Это может быть желание заткнуть рот, грубо говоря. Потому что многие НПО относительно власти высказываются очень нелицеприятно. Это делают чаще всего НПО, которые знают свою правоту и которые имеют грамотную команду юристов. Понимают все незаконные действия властей. Никому не хочется о себе слышать плохое, даже когда ты сам знаешь, что нарушаешь закон. Власти своими высказываниями пытаются заткнуть рты этим грамотным людям, чтобы они ничего такого не произносили. Но власти порой этого заслуживают, допуская какие-то фальсификации, мошеннические действия в отношении населения.
Кажется, больше всех вас недолюбливают представители правоохранительных органов. Почему?
— Тяжело сказать о ком-то, почему он тебя не любит. Легче их спросить об этом, потому что влезть в шкуру другого человека и понять его мысли, очень сложно. Я думаю, у них такое отношение к тем правозащитникам, которые занимаются защитой жертв пыток. А статистика показывает, что в основном, по-моему, 97 процентов пыток по стране применяются со стороны сотрудников правоохранительных органов. Видимо здесь кроется самый сакральный смысл вот этой нелюбви к правозащитникам. Потому что их обвиняют в том, что они применяют пытки.
А можно сделать так, чтобы они иначе начали относиться к вашей деятельности?
— Может их пригласить в наш офис, чтобы они посидели и посмотрели по каким жалобам мы людей принимаем. Они просто не знают нашу работу. Они просто не смотрят в глаза этим людям. Родителям подростков, которых пытали. Жёнам мужей, которых допытали до смерти. Может быть вот этого им и не хватает для понимания. Вот они смотрят на всех людей, которые попали в изолятор, как на преступников. Но они должны в них видеть случайных людей, которые попали под подозрение и отсортировать — где есть подозрение, а где есть доказательство. А в погоне за процентовкой раскрываемости преступлений, они закрывают глаза вот на эту сторону жизни этих людей. Очень часто, не имея даже весомых подозрений, закрывают человека в изолятор. Начинается выколачивание из него показаний. Он автоматически становится преступником. Потому что смотрят на него сразу как на преступника. Это же подозреваемые, это же не осужденные. А что тогда нужно сделать с теми, кто отбывает наказание. Если даже подозреваемых, на которых только пала тень, они готовы растоптать.
Ваша деятельность нелегка… Как люди оказываются в правозащитной сфере?
— На заре независимости страны в правозащиту пришли люди, у которых в крови было обострённое чувство справедливости, и которым было тесно в Советском Союзе. Когда нельзя было высказаться против генеральной линии партии. А тут свобода. Мы услышали об этих правозащитных организациях. И люди с обострённым чувством справедливости пошли в правозащиту, понимая, что они могут помочь людям, которых несправедливо обидели. Где-то эта доля связана и с чертой характера человека. Что ты такой вот правдолюб, и ты всюду готов лезть. И где-то ты получаешь социальные «поглаживания» от того, что удалось кому-то помочь. И ты уверен, что делаешь хорошее дело – ведь ты помогаешь людям. Я не могу сказать, что это тяжкий невыносимый крест. Те победы, которые случаются — когда ты видишь людей, которые получили помощь, когда удаётся из тюрьмы вытащить невинно осужденных – от этого получаешь большой заряд энергии. Тем более в правозащитной среде очень высокая концентрация хороших людей на один квадратный метр. И это то, что меня лично привлекает. Среди правозащитников очень много достойных людей. Там практические нет подлецов и обманщиков.
С чем регулярно приходится сталкиваться правозащитникам?
— С несправедливостью. И это сказывается на нас. Психологи, говорят о том, что есть такой термин как профессиональное выгорание. И правозащитники его испытывают больше других, потому что они через себя проводят все эти истории. Когда я в первые годы работала, я ревела с каждым человеком, который к нам обращался. Сейчас я уже не плачу. То есть происходит профессиональное и эмоциональное выгорание. Нет уже тех эмоций, что прежде. Не можешь очень сильно чему-то радоваться и сильно чему-то огорчаться. И это в общем-то плохо для здоровья.
Многие граждане отказываются защищать даже свои собственные права, опасаясь последствий. А как вам удаётся защищать права незнакомых вам людей на протяжении столь долгого времени?
— Правозащитники знают больше, чем тот простой гражданин. Нам проще всё это выполнить. Тот не знает и не готов взяться за защиту своих прав. Он думает, что это невыполнимая задача. А правозащитник, когда чью-то беду выслушивает, у него в голове уже начинают мысли бегать — как помочь, через какой механизм. Благодаря накопленному опыту он понимает, как надо помочь человеку в конкретном случае. Не надо реветь с ним сидеть. Потому что есть реальная возможность помочь. Может в практике уже было что-то подобное. Когда больше двадцати лет занимаешься правозащитой, приходит и понимание, и осознание. Знаешь какая структура чем занимается. А граждане этого не знают. Они попали в ситуацию и для них она сейчас выглядит шоковой. Им кажется, что нет выхода из неё. А правозащитник знает — что выход есть. Что можно решить это через определённые механизмы. Для гражданина это шок и ужас, а мы такого видели-навиделись и знаем, что это можно решить либо так, либо иначе. И прагматизм вырабатывается с годами. Это не говорит о том, что мы стали жесткими, не можем поплакаться с человеком; мы просто стали более прагматичными и во всём видим определённые решения.
